От amyatishkin Ответить на сообщение
К signoff Ответить по почте
Дата 01.10.2003 18:36:12 Найти в дереве
Рубрики 1936-1945 гг.; Версия для печати

А что скажут знатоки про этот эпизод?

Тихомолов Б. Е., Небо в огне
С нашим переговорным устройством что-то не ладилось. Пока моторы работают на полной мощности, все хорошо, а как сбавишь обороты — сразу падает слышимость. Аккумуляторы, что ли, сели?
Мы пришли с боевого задания. Ночь. Темно. Только кусочек посадочной полосы освещен прожекторами. Веду машину на посадку и в это время слышу слабый голос радиста. Что он говорит, не разобрать, слышно только в наушниках: «Блю-блю-блю!»
Я отмахнулся. «Ладно, — думаю, — сядем — разберемся». И уж сели почти, только штурвал осталось добрать, как у меня перед глазами что-то ослепительно сверкнуло и словно кто палкой по забору провел: «Трр-р-рррахх!..»
С перепугу я резко дал обороты моторам, и мы снова ушли в воздух. И тут на меня полился бензин. Мне стало не по себе от мысли, что мы загоримся. И я все ждал взрыва и языков пламени. Но было темно, только огни бортовые горели. Я выключил их. Спрашиваю:
— Что случилось?
Но никто не отозвался: вышло из строя переговорное устройство. Вгляделся в приборную доску, а от нее — одни клочья. Все приборы побиты. Ничего не пойму.
Вести самолет без приборов темной ночью трудно. А тут еще старт погасили. Сесть бы скорее...
А бензин все льется на меня, брызжет в лицо. Ядовитый бензин, с этиленовой смесью... В левом сапоге хлюпает и сильно жжет ногу и грудь.
Наконец включили стартовые огни, и я уже не помню, как посадил тяжелую машину.
Очнулся в медсанбате. Солнце клонилось к западу. Значит, я проспал целый день. Ничего себе!
Дежурная сестра, увидев, что я проснулся, вышла, и тотчас же в палату вошли мои ребята — штурман, стрелок и радист. У штурмана в руках букет полевых цветов. Он кладет их мне на койку и поздравляет меня с днем рождения. И откуда он узнал? А я совсем-совсем забыл. Да, действительно, сегодня, 28 июня — день моего рождения.
Опрашиваю:
— Друзья, объясните, что такое с нами произошло?
И мне рассказали, что к нам вплотную подкрался фашистский истребитель — нас-то видно было, мы шли с включенными бортовыми огнями — и стал обстреливать из турельного пулемета. Но, видимо; стрелок был плохой, и пулеметная трасса проходила сзади меня, я ее не видел. А Заяц не мог ответить огнем своего пулемета из-за неисправности затвора. Он стал кричать, чтобы я погасил бортовые огни и отвернул в сторону, но я его не расслышал. Тогда немецкий ас зашел к нам в хвост, дал очередь из всех своих пушек и пробил нам бензиновые баки, которые не взорвались только потому, что я перед посадкой наполнил их, согласно инструкции, углекислым газом. Тем мы и спаслись.

======

Три боевых вылета за ночь — это, конечно, много. Последний полет мы завершали, находясь уже в каком-то полубессознательном состоянии. Казалось, самолетом управляет кто-то другой. Кто-то крутит штурвал, выпускает шасси, сбавляет обороты моторам. И, как назло, на этот раз над аэродромом скопилась куча самолетов. Всякий, норовя скорее сесть, лезет напропалую, пересекает курс, нарушает очередь. Только огоньки, мелькают на крыльях и на хвосте: то справа, то слева.
Я тоже плюнул на вежливость и, не вставая в круг, сделал крутой разворот над самым стартом. Оттеснил кого-то, бесцеремонно занял его место на последней расчетной прямой. Летчик, испугавшись внезапно появившегося перед ним самолета, метнулся в сторону. В ту же секунду я успел заметить длинную пулеметную очередь, идущую откуда-то снизу, сбоку и явно предназначенную тому, кого я оттеснил. И трасса досталась нам.
Я слышал, как вскрикнул радист и тут же в ответ затрещал наш пулемет. И туда, в темноту, откуда только что стрелял невидимый враг, полилась нескончаемая огненная линия.
Конечно, мне уже было не до посадки. Я выключил свет и ушел на второй круг, недоуменно слушая, как стрекочет без умолку наш пулемет. В наступившей внезапно тишине — видно, кончилась лента — я услышал, к своей радости, звучные проклятия радиста:
— Г-гад! П-паразит! Ж-жаба! Прострелил плечо. У-у-у! Я снимал парашют, а он!
Когда мы сели, то увидели: на земле, возле самого «Т», лежит на брюхе «фокке-вульф» и тут же, окруженные нашими офицерами, стоят, понурив головы, три фашистских летчика.
— Ну вот, — подавляя стон, проворчал сквозь зубы радист. — Сказано — сделано. Заяц трепаться не любит.
И получил наш радист нежданно-негаданно за сбитого фрица орден Красной Звезды. Плечо его, пробитое пулей, быстро зажило, и вот он лежит с нами в густой траве под крылом самолета и нет-нет да покосится на свою грудь, словно невзначай раздвинет ворот комбинезона.