|
|
От
|
iggalp
|
|
|
К
|
All
|
|
|
Дата
|
22.01.2004 16:49:00
|
|
|
Рубрики
|
Прочее;
|
|
Артбригада под Ружиностоком
Случайно обнаружил у себя в залежах:
Источник:
Вечерний Челябинск
Регион:
Челябинская Область
Дата:
08.05.1998
Город:
Челябинск
Номер:
084
Автор:
Ирина МОРГУЛЕС.
Страница:
-
Дата загрузки:
20.03.2000 14 ч.
Дан приказ: "Тонуть молча!".
Петра Павловича Шаркова - в недавнем прошлом крупного партийного работника, возглавившего 15 лет назад областное отделение Фонда
мира, знают в Челябинске очень многие. Но, может быть, именно потому, что был он руководителем областного масштаба, а возможно,
из-за личной скромности Петра Павловича, о его партизанской молодости известно мало. Сегодня Петр Шарков в гостях у "Отдушины".
- Петр Павлович, где и когда застало вас известие о том, что началась война?
- О войне я узнал в первый же день вблизи границы с Польшей - под Белостоком. Сейчас это Польша, а в сорок первом - Западная
Белоруссия. Сюда, в местечко Ружиносток была передислоцирована из Костромы воинская часть, где я проходил срочную службу. Был я
рядовым, призван в сороковом году двадцати трех лет, через год перед самой переброской нашего запасного стрелкового полка меня
досрочно аттестовали - присвоили звание "зам.политрука" (четыре треугольника, звезда на левом рукаве и т.д.).
Наш полк еще в Костроме реорганизовали в бригаду, я попадаю в артиллерийский полк, и меня избирают отсекром комсомола.
- Что это - "отсекр"?
- Ответственный секретарь бюро комсомола воинской части. В этом-то звании я и попадаю в Ружиносток. Казармы были в кельях бывшего
католического монастыря. Не знаю, по ошибке или злому умыслу, но наша бригада прибыла лишь с очень небольшой группой офицеров и
опытных воинов. А формировалась часть новобранцами, которые прибывали к нам со всего Союза. Их предстояло обучить. Мы прибыли
на место дислокации в мае.Новобранцы были в "карантине", им еще не дозволялось держать оружие. Когда началась война, их во главе с
младшими политруками (два кубика) поротно построили и направили маршем в глубокий тыл. Конечно, никуда они не дошли.
А мы - штаб и небольшая группа бойцов - все время с боями отступали.
- Пока не оказались в окружении?
- Нет, в окружение мы не попали, но отступали с боями аж до Козельска, это под Тулой...
- Ого!
- Мы дошли до линии фронта, но соединиться с частями Красной Армии нам не удалось, фронт уже стабилизировался, перейти его мы не
сумели. Пытались раз, два, не получилось. Ушли в тыл, начали действовать. Но только в сорок третьем году удалось влиться в партизанское
соединение.
- А полтора года что делали?
- Блуждали по лесам.
- Но ведь жить как-то надо было.
- Жили за счет крестьян. Зайдем в деревню, крестьяне к нам хорошо относились. Зимой тяжко было, а летом - ничего.
- Так, наверное, пообносились?
- Ну мы в Минске, уже занятом немцами, сменили военное обмундирование на штатскую одежду. Это нам местные жители подсказали,
иначе из города нам бы не выйти.
После полутора лет скитаний по лесам нам удалось влиться весной сорок третьего в Смоленский особый партизанский полк "Тринадцать".
- Откуда такое название?
- В отряде, который дал начало полку, было тринадцать бойцов. А организовал отряд учитель из местных, смоленских. Танкистом он был,
попав в окружение, пришел в свою деревню, где и образовался отряд. Говорят, что решили так назвать еще и в честь тринадцати бойцов,
воевавших в Средней Азии с басмачами.
- Так это же знаменитый фильм Михаила Ромма "Тринадцать"?
- Совершенно верно. Название сохранилось и для полка. Особым полк назывался, наверное, по той причине, что состоял главным образом
из солдат, оставшихся в тылу, местных жителей было мало. Поэтому партизаны полка были людьми, обученными военному делу,
знающими технику, приемы борьбы.
- Практически воинская часть, действующая в условиях тыла?
- Да. Сначала это был отряд, потом полк, потом соединение. Было шесть батальонов, они разрослись до бригад. Я был в пятой бригаде.
Командиром моим был Иван Трофимович Матяш, он жив, в Смоленске, но уже шесть лет разбит параличом.
Соединение действовало на территории Смоленской области и в Белоруссии: Могилевская, Витебская и Гомельская области. Операции
предпринимались по заданиям с Большой земли. Так, в сентябре сорок третьего года, когда наши части наступали на Смоленск, нашему
полку была дана команда: выйти за при-
фронтовую линию немцев, которые стояли на реке Проня. Наши после взятия Смоленска пытались продолжить наступление, но дороги
развезло, ничего не получилось. Немцы поняли, что наши не в силах форсировать Проню, и перебрались на другой берег. Нам дали
команду: "Ждите, мы ударим с фронта, а вы - с тыла". Но ничего не получилось, накопление войск было сложным, и почти целый год - с
сентября сорок третьего до июня сорок четвертого, когда началась операция "Багратион", - мы находились в прифронтовой полосе со
стороны немцев. Сил не хватало, есть было уже нечего, стреляли бельгийских лошадей, костры зажигать было нельзя, немцы долбили нас
с воздуха, "рама" летала, корректировала... Месяц мы постояли, потом стали постреливать по колоннам врага, направлявшимся к фронту. Ну
немцы нас и обложили. Это была известная по истории войны "Бовкинская блокада", поскольку лес назывался Бовкинским. Месяц
отражали это наступление. Немцы вперед пускали власовцев, очень хорошо вооруженных, патронов не жалевших. Мы подпускали их
близко, из окопов ударяли залпом, а потом у них забирали оружие и боеприпасы, и - опять в окоп. Месяц мы дрались, пока нам не
сообщили: "Прорыва войсками не будет. Сами прорвите оборону противника, выходите в глубокий немецкий тыл с форсированием Днепра
и продолжайте боевые действия".
- Кто был командиром вашего соединения?
- Герой Советского Союза Сергей Владимирович Гришин.
- Кадровый офицер?
- Нет. К началу войны он был сержантом, танкистом. Очень талантливый человек. В сорок третьем году Калинин вызвал его в советский
тыл, вручил в Кремле Золотую Звезду и орден Ленина, посадил на самолет и отправил обратно. Полковник Гришин умер года четыре
назад.
- Днепр форсировали?
- Форсировали около Старого Быхова. Этому предшествовала непредвиденная задержка. Мы вышли к Днепру голодные, а там вдоль
Днепра капуста, много капусты. Октябрь, капуста спелая. Ну мы как навалились на эту капусту! И - вышли из строя. Днепр мы все же
форсировали на подручных плавсредствах. Делалось это ночами, торопились, плот был переполнен, шел притопленным. Поскольку
неподалеку была вражеская воинская часть, команда была: "Если плот перевернется, тонуть молча". Плот переворачивался, но, к счастью,
никто не утонул, потеряли два пулемета, одну винтовку, но все остались живы.
- Петр Павлович, партизанский быт, если судить с точки зрения нормальной мирной жизни, это нечеловеческие условия...
- Да.
- Вы пробыли в этих условиях три года. Были случаи, что люди от этого оскотинивались, становились жестокими, безразличными к другим
и даже к себе?
- Нет. Нет! У партизан была убежденность: в плен к врагу попадать нельзя, потому что немцы резали по частям партизан, добиваясь
фамилии командира, места расположения отряда, количества бойцов. Даже раненым партизанам давалось каждому личное
оружие-пистолет, чтобы он в случае чего мог покончить жизнь самоубийством, но не попадал в плен. Это был неписаный закон.
- Что помогало выжить в этих нечеловеческих условиях и остаться человеком?
- Единственное: отношение людей, местных жителей к партизанам. В Белоруссии оно было исключительно хорошим.
- Вскоре после войны вышли книги партизанских командиров Федорова, Ковпака, Вершигоры. В них совершенно отсутствовала тема
чувства вины партизан за репрессии, которым подвергалось мирное население, обвиняемое в пособничестве партизанам. Но позже, у
Василя Быкова, у чешского писателя Владислава Мнячко в романе "Смерть зовется Энгельхен" об этом говорится много и с особой болью.
- Наше соединение, как правило, размещалось в деревнях, но, когда было туго, уходили в лес, благо, в Белоруссии лесов хватало. Немцы
ночью не наступали, а мы главным образом дрались по ночам. Утром противник видит, куда след ведет, и начинает по этой деревне бить.
День отбиваемся, а к вечеру снимаемся с постов и уходим из деревни в лес или дальше километров за пятнадцать, двадцать, тридцать. А
местное население оставалось и, конечно, терпело от этого беды. Не всегда, но часто.
- И все же встречало вас нормально?
- Нормально. До сих пор помню, приходишь в деревню, хозяйка выходит из избы, отрезает тебе большой ломоть хлеба (он был с отрубями,
но - все равно), просишь кружку воды, с солью краюшку съешь, водой запьешь и сыт.
- Петр Павлович, более полувека прошло с окончания войны. И, глядя на нее сегодня из "прекрасного далека", считаете ли вы, что
партизанское движение стоило тех жертв, того невероятного напряжения человеческих сил?
- Немцы вынуждены были держать на оккупированной территории Союза двадцать пять дивизий. Постоянно. Гитлер ежемесячно
собирал командующих частей, занятых борьбой с партизанами, выяснял обстановку и давал указания. Самым болезненным для немцев
было не то, что их били на дорогах, а то, что ни одно наше промышленное предприятие на оккупированных землях не работало на немцев.
Все уничтожали партизаны. Это было самым страшным для оккупантов. Вся Европа на них работала, а здесь - мертвая зона.
Операция по освобождению Белоруссии называлась, как известно, "Багратион". План готовился по этой операции в мае сорок четвертого, а
наступление началось 23 июня. Но задолго до наступления наш полк, в частности, уже активно вел подготовку к этому в тылу у врага.И
главные усилия сосредоточили на рельсовой войне.
- Это когда поезда под откос?
- Нет, цель этой войны - разрушить железную дорогу и лишить врага возможности подтягивать к фронту живую силу, технику и
боеприпасы. Как действовали партизаны. Первое: группа партизан подкладывала две толовые шашки под два рельса. Дорога выходила из
строя, но все же ее можно было относительно быстро восстановить. А вот когда выходил весь батальон, весь полк, занимали железную
дорогу, у каждого партизана по две толовые шашки, каждый подкладывал их под два рельса, по сигналу ракеты поджигали бикфордовы
шнуры, отбегали на 50, максимум сто метров, не дальше, и залегали.
- А почему дальше нельзя?
- Потому что когда рванет, осколки полетят дальше ста метров и накроют там все. А когда стали поезда под откос пускать, немцы пошли на
отчаянные меры. Выгнали на железную дорогу местное население и стали сооружать вдоль полотна завалы с расчетом, что партизаны не
смогут подойти к полотну. Не помогло. Поставили через каждые сто метров пулеметные гнезда. И это не помогло. Начали протягивать по
бокам дороги металлические провода с погремушками: консервными банками и т.д. в надежде, что ночью партизаны зацепят провод и
выдадут себя. И это не сработало. Все равно мелкими группами партизаны проникали на полотно дороги.
Было два способа спуска эшелона под откос: нажимной и "утка". Килограммов десять взрывчатки подкладывали под рельс, отходили на
пятьдесят-сто метров, протянув за собой шнур, и, когда взрывчатка оказывалась под тендером паровоза (это важно, чтобы паровоз
перевернулся), нажимали на педаль. Во втором - дергали за шнур. И бежать. Взрыв свое дело сделает.
Полком, в котором мне довелось служить, пущено под откос 332 железнодорожных эшелона, немецких танков и машин уничтожено 41,
цистерн с горючим - 51, немецких складов - 38, штабов и полицейских участков - 41, бронепоездов - 2, промышленных зданий - 19,
приведены в негодность 20 км железнодорожного полотна. Живая сила противника, выведенная из строя, исчисляется тысячами.
И это при том, что в отличие от противника мы не располагали ни артиллерией, ни авиацией, ни танками. Все это было брошено против
нас, а у нас самое мощное из того, что было, - противотанковое ружье.
- После освобождения тех областей, где действовало ваше соединение, что с вами стало?
- Мы соединились с частями армии в Могилевской области в июле сорок четвертого. Операция "Багратион" была стремительной. И
командование сказало: "Спасибо, но пока вы нам не нужны". Гришин решил идти в Смоленск, раз уж мы Смоленское соединение. И мы
маршем, уже по отвоеванной территории со стадами коров и табунами лошадей, отобранных у немцев (их должны были угнать в
Германию, но не успели), дошли до Смоленска, где состоялся парад смоленских партизан. Этот парад, кстати, в декабре, уже работая в
Подмосковном угольном бассейне, я увидел на экране в кинотеатре. И своих однополчан, и себя.
- Здорово!
- Нам дали отпуска, кому месяц, кому два. У нас в соединении было немало бывших власовцев. Часть из них отправили в лагеря, но многих
- на фронт. К моменту соединения с армией я был помощником начальника штаба бригады. В Смоленске меня сначала оставили в штабе
партизанского движения для написания истории полка. А потом как специалиста-угольщика (я до войны окончил в Рязани горный
техникум) направили в Подмосковный угольный бассейн. Мне было двадцать шесть лет. Посылали в Донбасс, потом возвращали в
Москву. Окончил Московский горный институт имени Сталина, учился очно три года и после окончания института был направлен
директором горного техникума в Копейск. С тех пор, с пятьдесят третьего года, я здесь.
- Есть у вас награды за партизанские дела?
- Медаль "Партизану Отечественной войны" первой степени. И - орден Боевого Красного Знамени. Причем вручили мне его двадцать лет
спустя.
- Почему?
- Документы в свое время послали, но они, как это и сейчас бывает, затерялись. Когда мне товарищи из Смоленска позвонили:
"Поздравляем с высокой наградой!", я не поверил. Но пришла правительственная телеграмма... А был в Смоленской области одним из
секретарей обкома наш партизан Николай Иванович Москвин, он, к счастью, до сих пор жив, мы переписываемся. Была организована
встреча партизан-ветеранов в Монастырщинском районе, и награды нам (я не один такой) вручили ночью у костра, по-партизански.
- Петр Павлович, что вы скажете о войне сейчас?
- Как руководитель отделения Фонда мира, я многое знаю не только о той войне, но и об афганской, чеченской. Я отвечу вам словами Льва
Толстого: "Война - грязное, противное воле человека действие".
- Спасибо вам. Живите долго и постарайтесь не болеть.